Слыл охотник самым уравновешенным человеком в Максимовке. Пьяным не валялся, ни с кем не дрался (хотя, кто будет задирать человека с ружьем?), даже не ругался, был немногословен, имел хороший дом, крепкую семью и шикарные усы. Еще и утюги всем починял.

   Числился в колхозе крановщиком, однако легко мог приехать домой на бульдозере или даже на экскаваторе — такое доверие и уважение имел Иван во всем сельсовете.

   Между Веселовкой и Максимовкой текла то ли речушка, то ли ручей — блоху и ту не утопишь.

   Подумал Иван, подумал, и подогнал однажды к ручью сразу и бульдозер,и экскаватор. Целый месяц один копал землю, глину, расширял котлован, возводил плотину. По советской науке "достал" где-то трубы для водосброса,сварил,над трубами возвел красивую голубую вышку и написал "1990 г."

   Так появился у колхоза свой пруд. Иван же севернее от плотины построил два моста, чтобы людям было удобно ходить. Люди ходили и благодарили Ивана.

   Было еще одно болото, как раз на одной из важнейших дорог. И вечно там стояла сырость, вечно застревали в грязи.

   Сначала охотник нашел крохотный родник, от которого сырость и происходила. Затем от него, засевши за экскаватор, Иван за день прорыл канал к пруду, отведя воду и высушив болото. В пруд запустил карасей, окуней, уклеек, пескарей. Стали со всего района на пруд ездить рыбаки.

   Чтобы два раза не вставать, Иван выкопал себе озеро прямо за домом, запустил себе тоже карасей, потому что жареного карася в сметане он любил, а вот с людьми предпочитал общаться поменьше.

   Пчел он завел себе. Пасеку поставил возле озера на лугу, где и солнце светило, и цветочки разные цвели.

   Охотился он на диких уток. Но изредка, так прогуляется с ружьем по озерам, посмотрит, все ли в порядке в округе.

   Зимой, нет-нет, да зайчишку принесет домой.

   Из шкурок его жена сшила тулупчик, а заячьи хвосты они раздали нам, деревенской ребятне. На новогодний утренник все мальчики приходили в костюмах зайчиков, а у максимовских были настоящие хвосты. В тулупчике ходила сама жена охотника, звали ее Зинаидой.

   Красавица Зинаида работала киномехаником в сельском клубе и крутила кино для деревенских обывателей. Цепляла бобины, запускала индийские фильмы. Аграрии смотрели, плакали, благодарили Зинаиду и расходились. Некоторые приходили благодарить прямо в рубку киномеханика.

   Чаще всего туда заглядывал с шоколадом обладатель вторых по шикарности усов — секретарь сельсовета Петр.

   Хихикали они с Зинаидой над фильмами, потешались над Захаром Амоновичем, кормившим уличных собак и недоумевающим над тем, чего их так много.

   Частенько вместе несли в Максимовку из Веселовки не расчитавшего своих сил и широты души Художника, уснувшего прямо возле клуба, где он пил одеколон.

   Иван сидел на лавочке у дома, курил табачок, и по обыкновению разглаживал усы. Зинаида, завидев мужа, бросила ношу и хихикнула.

   "Как-де, земляка бросишь", — объяснила она. Соседка Ивана — бабушка Михайлиха из-за забора протянула насмешливое "У-у-у...".

    Иван быстро повернулся к ней, и Михайлиха сделала вид, будто, таким звуком отгоняла чужих гусей, пришедших к ее двору.

   — Передавить бы вас всех — гусей, — громко проворчала старуха.

   Иван, имевший фамилию Гусев, усмехнулся и скрыл усмешку за облаком табачного дыма.

   Мужики в наших краях своих жен били всегда, порой не со злости, а так, порядка ради. Иван пальцем не трогал красавицу Зинаиду. Зато когда какую жену муж бил уже смертным боем, скажем, железной цепью по голове в углу избы, то тут уж звали Ивана и охотник мигом утихомиривал буяна.

   Наметанным хозяйским взглядом Иван определил идеальное место для строительства нового дома. Трое его сыновей уже подросли и старший Андрюша уже готов был жениться. В старой избе им было бы тесно, да и можно было бы не соседствовать с мерзопакостной Михайлихой.

   Недалеко от старого домишки, благо жил он на краю деревни, Иван заложил фундамент, а вскоре начал возводить огромую кирпичную кладку. Дом сулил стать настоящим дворцом.

   Мы с его младшим сыном Алешкой облазили всю стройку, смотрели, как замешивается цемент, как делаются опалубки.

   Дошли слухи, что из проезжего цирка сбежал озверевший медведь. Сбежал и даже напал на газовщика Аркадия, задрав его до полусмерти. После гнался за Мишей Плохишом, который, несмотря на медлительность, проявил немалую прыть и запрыгнул на крышу колхозной холодильной камеры.

   Иван достал из сейфа свою двухстволку, патроны, охотничью сумку, нож и отправился на охоту.

   Медведя видели на мосту бабы, которые полоскали белье у пруда.

   Иван прекрасно знал, куда косолапый отправится, поскольку для зверя было одно подходящее место — Черный лес.

   Лес был небольшой, но деревня врезалась в его мрачные чащи таким образом, что в центре леса стоял детский сад, куда медведь и пойдет.

   Опасность грозила детишкам.

   Иван побежал рысью и через минут десять был там. Медведь бродил у деревянной горки и глухо рычал.

   Иван снял с плеча ружье, зарядил его, вышел к медведю. Зверь увидел охотника, замедился и вдруг молниеносно, быстрее бойцовской собаки бросился в атаку. Не менее резко Иван, не целясь, от бедра дважды выстрелил в медведя. Медведь упал.

   Иван преспокойно отрезал зверю лапы, сложил их в сумку и пошел домой. Вероятно, надо было звонить кому-то из ответственных лиц по случившемуся.

   А лапы — самое вкусное, что есть в медведе.

   По мосту, который он когда-то построил, шла его красавица жена Зинаида с усатым Петром. Петр, увидев Ивана с ружьем, вспомнил, что не закрыл сельсовет и поспешил обратно в Веселовку.

   Подходя к крыльцу Гусевы, услышали голос Михайлихи:

   — Осторожно, рогами в потолок не упрись!

   Охотник зло повернулся к ней:

   — Что ты сказала?

   Михайлиха будто и не видела никого, говорила своей козе:

   — Куда прешь на амбар, рогами зацепишься!

   Иван сплюнул в сторону насмешницы пошел готовить медвежьи лапы.

   Зинаиду все чаще видели с Петром. То на опушке леса встретятся, собирая грибы, то с работы вместе идут, то агитационную работу вместе ведут за Ельцина.

   "Голосуй, а то проиграешь" — кружки с такой надписью они раздавали аграриям. Иван молчал, чаще курил.

   Михайлиха уже откровенно, не таясь высмеивала Ивана, пуская по деревне самые невероятные слухи про Зинаиду и Петра.

   Охотник забросил стройку, хотя уже кладку возвел до потолка.

   Собственно, днем и ночью курил на лавочке у дома, о чем-то размышляя.

   Однажды, еще до зари, мы с бабушкой, возвращаясь тайком с его озера, где собирали с сетей рыбку, застали его на лавочке. Кажется, он вообще перестал спать.

   Делами по дому ведал его старший сын домосед Андрюша, средний сын Сашка смотрел на Ван Дамма и пытался быть как кикбоксер.

   Младшенький Алешка был отъявленным хулиганом и моим закадычным другом. Мы много озорничали, смеялись и бродили по лесу. В один из дней в лесу мы увидели Петра и Зинаиду, которые полуголыми обнимались на траве. Алешка закричал: "Мама!" — и побежал домой.

   Дома Алешка плакал на крыльце. Отец подошел к нему, обнял его и спросил, что случилось. Алешка сначала отказывался говорить, но потом рассказал, что видел в лесу.

   — Ха-ха-ха! — захохотала Михайлиха за забором.

   Иван ударом ноги выбил доску из забора и равнулся к старухе.

   Та проворно забежала в дом.

   Иван этим вечером напился до беспамятства.

   Проснулся, а рядом Зинаида сидит.

   — Ваня, не слушай людей, я тебя одного люблю и нет у меня больше никого.

   Знал Иван, что врут ему, но до того любил он жену, что кивнул ей и обнял покрепче.

   Вышел на улицу, люди ходят, посмеиваются, глядя на него.

   Даже пропащий Художник, растопырив пальцы веером, шел мимо дома охотника, увидел Ивана и пьяно промычал:

   — Ты чегой-то Иван? Не срами род мужской. Мы мужики, должны силу бабам показывать.

   — У тебя нет никого,кого ты учишь?

   В ту пятницу Алешка позвал меня в гости, папа ему купил забавную игру под названием "Денди" и нам предстояло первыми в деревне узнать, что это такое.

   Мы разбирались, как и что подключается, в это время в открытое окно услышали, как Михайлиха, проходя мимо лавочки Ивана, брякнула:

   — Люстру продал бы, Ваня, а то, поди, рогами все цепляешься.

   И опять побежала к себе в дом.

   Иван докурил самокрутку, вошел в дом. Посмотрел на Алешку, взъерошил ему волосы на голове, улыбнулся своим воспоминаниям.

   Потом посерьезнел, открыл сейф с ружьем, достал двухстволку.

   Зарядил патроны, и вышел из дома.

   Мы переглянулись с Алешкой, предчувствуя недоброе.

   Через несколько минут за стеной раздался выстрел.

   Михайлиха как раз с дедом Михайлой принялись обедать супом, когда мрачный охотник Иван вошел к ним в дом и от бедра выстрелил в живот старухе.

   После позвонил в милицию, доложил о прозошедшем, положил ружье обратно в сейф. И сел на лавочку курить самосад.

   Скорая и милиция приехали вместе. Ивана арестовали, Михайлиху погрузили, а народ еще долго не расходился.

   Посадили его на 10 лет. Алешка навсегда стал заикаться, больше не смеялся при мне никогда.

   И вообще почти перестал говорить.

   Сашка стал мускулистым как Ван Дамм, потом повоевал в Чечне, вернулся худым и больше никогда не трезвел. Андрюша до того стал домоседом, что потерял человеческий облик.

   Зинаида стала жить с Петром, но его вскоре уволили, а потом он помер от рака.

   Через десять лет Иван вышел из тюрьмы, не заезжая в Максимовку, поехал в дом своей старухи матери. Выпил водки. И повесился.

   Четыре года назад весенними водами смыло плотину, которую строил охотник. И не осталось, больше во всей округе мужика, способного восстановить ее. Пруд ушел, за четыре года илистое дно заросло ивняком и ольхой.

   Очень сильно постаревший Художник был в день нашей встречи трезвым и в рубашке. Его вызывали в администрацию, района, чтобы он нарисовал искусной рукой вывеску.

   Он начищал кремом ботинки на каблуке и все пытался совладать с торчащим воротником.

   — Вишь, рубашка мятая, утюг-то уже давно не работает. И починить-то нынче некому, одни интеллигенты да шваль в деревне осталась, —
пожаловался Художник.

   Все.